Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за
неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с
работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Работы оставалось еще, по крайней мере, на две
недели; во все продолжение этого времени Порфирий должен был чистить меделянскому щенку пуп особенной щеточкой и мыть его три раза на день в мыле.
Ведь уж видно, что поношенные, а ведь месяца на два удовлетворят, потому что заграничная
работа и товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую
неделю на толкучем спустил; всего шесть дней и носил, да деньги очень понадобились.
Незнакомым, гнусавым голосом Дронов отрывисто и быстро рассказал, что живет он плохо,
работы — нет, две
недели мыл бутылки в подвале пивного склада и вот простудился.
— А я тут
недели две. Привез
работу по этнографии Северного края.
Недели две он жил под впечатлением этого неожиданного открытия. Казалось, что Марина относится к нему суше, сдержаннее, но как будто еще заботливей, чем раньше. Не назойливо, мимоходом, она справлялась, доволен ли он
работой Миши, подарила ему отличный книжный шкаф, снова спросила: не мешает ли ему Безбедов?
В другой раз, опять по неосторожности, вырвалось у него в разговоре с бароном слова два о школах живописи — опять ему
работа на
неделю; читать, рассказывать; да потом еще поехали в Эрмитаж: и там еще он должен был делом подтверждать ей прочитанное.
— Десять часов. Вам пора спать, — сказал он. — Вероятно, через три
недели вы сможете покинуть больницу. Тогда позвоните мне, — быть может, я дам вам
работу в нашей амбулатории: записывать имена приходящих больных. А спускаясь по темной лестнице, зажигайте… хотя бы спичку.
Барыня обнаружила тут свою обычную предусмотрительность, чтобы не перепились ни кучера, ни повара, ни лакеи. Все они были нужны: одни готовить завтрак, другие служить при столе, а третьи — отвезти парадным поездом молодых и всю свиту до переправы через реку. Перед тем тоже было
работы немало. Целую
неделю возили приданое за Волгу: гардероб, вещи, множество ценных предметов из старого дома — словом, целое имущество.
Две
недели назад я ровно четыре дня просидел над
работой, которую он же мне и передал: переписать с черновой, а вышло почти пересочинить.
Привалов прожил на Шатровском заводе
недели две и все время был завален
работой по горло. Свободное время оставалось только по вечерам, когда шли бесконечные разговоры обо всем.
Не прошло
недели деревенского житья, как Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее не хватает для самой неотступной
работы, не говоря уже о том, что было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
Ибо пусть нет времени, пусть он справедливо говорит, что угнетен все время
работой и требами, но не все же ведь время, ведь есть же и у него хоть час один во всю-то
неделю, чтоб и о Боге вспомнить.
В апреле все было закончено, и А.И. Мерзляков выехал во Владивосток. Надо было еще исполнить некоторые предварительные
работы, и потому я остался в Хабаровске еще
недели на две.
Уже две
недели, как мы шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные
работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
— Да и то сказать, Николай Еремеич, работы-то всего на
неделю будет, а продержат месяц. То материалу не хватит, а то и в сад пошлют дорожки чистить.
Через две — три
недели чтение во время
работы приняло регулярный вид.
Встречались помещики, которые буквально выжимали из барщинских крестьян последний сок, поголовно томя на господской
работе мужиков и баб шесть дней в
неделю и предоставляя им управляться с своими
работами только по праздникам.
Распоряжение это сделано под предлогом устранения пожарных случаев, но, в сущности, для того, чтоб ни одной минуты барской
работы, даже для приготовления пищи, не пропадало, так как и мужики и бабы всю
неделю ежедневно, за исключением праздников, ходят на барщину.
Раза четыре в лето сзывает он помочи — преимущественно жней, варит брагу, печет пироги и при содействии трехсот — четырехсот баб успевает в три-четыре праздничных дня сделать столько
работы, сколько одна барщина и в две
недели не могла бы сработать.
После больших праздников, когда пили и похмелялись
неделями, садились за
работу почти голыми, сменив в трактире единственную рубашку на тряпку, чтобы только «стыд прикрыть».
Через
неделю я принес. Похвалил, дал денег и еще пьесу. А там и пошло, и пошло: два дня — трехактный фарс и двадцать пять рублей. Пьеса его и подпись его, а
работа целиком моя.
Зная хорошо, что значит даже простое слово Стабровского, Галактион ни на минуту не сомневался в его исполнении. Он теперь пропадал целыми
неделями по деревням и глухим волостям, устраивая новые винные склады, заключая условия с крестьянскими обществами на открытие новых кабаков, проверяя сидельцев и т. д.
Работы было по горло, и время летело совершенно незаметно. Галактион сам увлекался своею
работой и проявлял редкую энергию.
Всю
неделю, до субботы,
Плела девка кружева,
Истомилася
работой, —
Эх, просто чуть жива!
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… — начинает Хрюкин, кашляя в кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта подлая ни с того ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий…
Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может,
неделю не пошевельну… Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете…
Прелести сахалинского климата с его пасмурностью, почти ежедневными дождями и низкою температурой нигде не чувствуются так резко, как на этих
работах, когда человек в продолжение нескольких
недель ни на одну минуту не может отделаться от чувства пронизывающей сырости и озноба.
Ни время, ни расстояние не дозволяли тульским мастерам сходить в три
недели пешком в Киев да еще потом успеть сделать посрамительную для аглицкой нации
работу.
— Тонкой
работы, — говорят, — мы не повредим и бриллианта не обменим, а две
недели нам времени довольно, а к тому случаю, когда назад возвратишься, будет тебе что-нибудь государеву великолепию достойное представить.
— Ну, нечего делать, пусть, — говорит, — будет по-вашему; я вас не знаю, какие вы, ну, одначе, делать нечего, — я вам верю, но только смотрите, бриллиант чтобы не подменить и аглицкой тонкой
работы не испортьте, да недолго возитесь, потому что я шибко езжу: двух
недель не пройдет, как я с тихого Дона опять в Петербург поворочу, — тогда мне чтоб непременно было что государю показать.
Он ночевал на воскресенье дома, а затем в воскресенье же вечером уходил на свой пост, потому что утро понедельника для него было самым боевым временем: нужно было все
работы пускать в ход на целую
неделю, а рабочие не все выходили, справляя «узенькое воскресенье», как на промыслах называли понедельник.
Собранные свидетели теряли уже вторую
неделю, когда
работа кипела кругом, и это вызывало общий ропот и глухое недовольство, причем все обвиняли Кишкина, заварившего кашу.
Через
неделю дудку его залило подступившей вешней водой, а машину для откачки воды старатели не имели права ставить, и ему пришлось бросить
работу.
Из ста пудов кварца иногда «падало» до фунта, а это в переводе означало больше ста рублей. Значит, день
работы обеспечивал целую
неделю гулянки. В одну из таких получек Мыльников явился в свою избушку, выдал жене положенные три рубля и заявил, что хочет строиться.
По закону завод не имел права оставлять население без
работы, поэтому заведены были «половинные выписки» — одну
неделю работает, а другую гуляет, потом стали работать одну «третью
неделю» и т. д.
Семья Горбатого в полном составе перекочевала на Сойгу, где у старика Тита был расчищен большой покос. Увезли в лес даже Макара, который после праздника в Самосадке вылежал дома
недели три и теперь едва бродил. Впрочем, он и не участвовал в
работе семьи, как лесообъездчик, занятый своим делом.
— А в том, что работу-то берешь, — разве знаешь, выгодна ли она тебе будет или нет, — отвечал Макар Григорьев, — цены-то вон на материал каждую
неделю меняются, словно козлы по горам скачут, то вверх, то вниз…
Я знал одного антрепренера, издававшего уже третий год одну многотомную книгу. У него я часто доставал
работу, когда нужно было поскорей заработать сколько-нибудь денег. Платил он исправно. Я отправился к нему, и мне удалось получить двадцать пять рублей вперед, с обязательством доставить через
неделю компилятивную статью. Но я надеялся выгадать время на моем романе. Это я часто делал, когда приходила крайняя нужда.
Одним словом, чем дольше шли
работы консультации, тем положение Ришелье делалось невыносимее, и он уже потерял всякую веру даже в Прейна, у которого вечно семь пятниц на
неделе.
Поэтому в ротах шла, вот уже две
недели, поспешная, лихорадочная
работа, и воскресный день с одинаковым нетерпением ожидался как усталыми офицерами, так и задерганными, ошалевшими солдатами.
В конце концов, он уже с трудом находил себе места и действительно целыми
неделями шатался по ночлежным домам, содержа себя случайною поденною
работою.
— И хоть бы она на минутку отвернулась или вышла из комнаты, — горько жаловался Гришка, — все бы я хоть на картуз себе лоскуток выгадал. А то глаз не спустит, всякий обрезок оберет. Да и за
работу выбросят тебе зелененькую — тут и в пир, и в мир, и на пропой, и за квартиру плати: а ведь коли пьешь, так и закусить тоже надо.
Неделю за ней, за этой парой, просидишь, из-за трех-то целковых!
Закон требовал, чтобы три дня в
неделю крестьянин работал на помещика, а остальные три дня предоставлял ему для собственных
работ.
Недели через три восьмерик почтовых лошадей, запряженных в дормез английской
работы, марш-марш летел по тракту к губернскому городу. Это ехал новый вице-губернатор. На шее у него, о чем он некогда так заносчиво мечтал, действительно виднелся теперь владимирский крест.
Подшибалами были спившиеся с круга наборщики, выгнанные отовсюду и получавшие
работу только в некоторых типографиях поденно, раз в
неделю, в случае какой-нибудь экстренности.
— Ну, если можно обойтись без гостиницы, то все-таки необходимо разъяснить дело. Вспомните, Шатов, что мы прожили с вами брачно в Женеве две
недели и несколько дней, вот уже три года как разошлись, без особенной, впрочем, ссоры. Но не подумайте, чтоб я воротилась что-нибудь возобновлять из прежних глупостей. Я воротилась искать
работы, и если прямо в этот город, то потому, что мне всё равно. Я не приехала в чем-нибудь раскаиваться; сделайте одолжение, не подумайте еще этой глупости.
Сидит
неделю, сидит другую; вреда не делает, а только не понимает. И обыватели тоже не понимают. Тут-то бы им и отдышаться, покуда он без вреда запершись сидел, а они вместо того испугались. Да нельзя было и не испугаться. До тех пор все вред был, и все от него пользы с часу на час ждали; но только что было польза наклевываться стала, как вдруг все кругом стихло: ни вреда, ни пользы. И чего от этой тишины ждать — неизвестно. Ну, и оторопели. Бросили
работы, попрятались в норы, азбуку позабыли, сидят и ждут.
А так как в душе он поэт, наделенный беспокойным и подвижным воображением, к тому же темные ночи, звон колокольчика и шум ветра в березах отражаются по-своему на
работе ямщицкой памяти, — то не мудрено, что уже через неделю-другую сам проезжий рассказчик мог бы выслушать от Силуяна свой собственный рассказ как очень интересную новость…
Иногда он и сам замечал, что больной ничем не болен; но так как арестант пришел отдохнуть от
работы или полежать на тюфяке вместо голых досок и, наконец, все-таки в теплой комнате, а не в сырой кордегардии, где в тесноте содержатся густые кучи бледных и испитых подсудимых (подсудимые у нас почти всегда, на всей Руси, бледные и испитые — признак, что их содержание и душевное состояние почти всегда тяжелее, чем у решеных), то наш ординатор спокойно записывал им какую-нибудь febris catarhalis [катаральная лихорадка (лат.).] и оставлял лежать иногда даже на
неделю.
Я жил в тумане отупляющей тоски и, чтобы побороть ее, старался как можно больше работать. Недостатка в
работе не ощущалось, — в доме было двое младенцев, няньки не угождали хозяевам, их постоянно меняли; я должен был возиться с младенцами, каждый день мыл пеленки и каждую
неделю ходил на Жандармский ключ полоскать белье, — там меня осмеивали прачки.
Поздно вечером, заплаканная и грустная, Анна кончила
работу своего первого дня на службе.
Работы было много, так как более двух
недель уже барыня обходилась без прислуги. Вдобавок, в этот день у барыни обыкновенно вечером играли в карты жильцы ее и гости. Засиделись далеко за полночь, и Анна, усталая и печальная, ждала в соседней комнате, чтобы быть готовой на первый зов.